Имам Шамиль сдался не сразу. Сначала было несколько дней осады в высокогорном ауле Гуниб, потом жестокий штыковой бой, в ходе которого погибли 100 горцев и 21 русский солдат, а потом уже сдача. Вскоре после которой имама повезли в Петербург.

Разумеется, никакой другой судьбы, кроме позорной казни или еще более позорной ссылки, имам для себя не предвидел. И, когда в городе Чугуеве, под Харьковом, ему сказали, что его хочет видеть русский император, он не ждал от этой встречи ничего хорошего…

Встреча состоялась 15 сентября. Александр II распорядился, чтобы пленникам позволили войти к нему при оружии. Собственно, не как пленникам, но как гостям. Царь подошел к Шамилю и тихо произнес: «Я очень рад, что ты, наконец, в России, жалею, что это не случилось ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями». После этих слов Александр II обнял и поцеловал Шамиля.

Горцы, бывшие на этом приеме вместе с Шамилем, были настороже. Они никак не хотели поверить в подлинность великодушного порыва русского императора. Но сам Шамиль был покорен: «Как военнопленный я не имел права ожидать повсюду такого ласкового приема. И меня поразил тот прием, который оказал мне государь император».

Курск. Шамиль на приеме у губернатора Бибикова делится своими впечатлениями от города: «Когда я был в Ставрополе, я был поражен красотою города и убранством домов. Мне казалось невозможным видеть что-нибудь лучше, но, приехав в Харьков и Курск, я совершенно переменил свое мнение и, судя по устройству этих городов, могу себе представить, что ждет меня в Москве и Петербурге».

Санкт-Петербург. Подобно старику Хоттабычу в знаменитой советской киноленте, Шамиль удивляется всему, что видит вокруг. Исаакиевский собор. Огромный купол настолько приковывает к себе внимание имама, что он даже не сразу замечает, как с его задранной вверх головы падает чалма. Заметив это, имам ужасно конфузится.

Вскоре выходит высочайший указ императора «о назначении имаму места жительства в городе Калуге». Губернатор получает предписание найти для имама и его огромной (22 человека!) семьи достойное жилье. В итоге за 900 рублей в год был снят один из домов помещика Сухотина. Три этажа, тринадцать комнат, сад во дворе.

10 октября 1859 года в Калугу прибыли Шамиль и его сын. Он поселился в одной из шести комнат верхнего этажа. Комната эта стала для него кабинетом, молельней и спальней. Шамиль называл ее по-военному: диванная палатка. Зеленые занавески, зеленый ковер, а также софа, тоже обитая зеленой материей. Возле софы – ломберный столик. Между двух окон – письменный стол и вольтеровское кресло.

Шамиль любил выйти на балкон и смотреть на прекрасный цветущий сад, примыкавший к его «диванной палатке». В этом саду по его просьбе возвели небольшую мечеть. Но имам все равно обычно предпочитал молиться в комнате – расстелив в углу желто-зеленую бурку.

«Я думаю, только в раю будет так хорошо, как здесь, — признавался Шамиль. — Если бы я знал, что меня здесь ожидает, давно сам убежал бы из Дагестана».

Имам был очень благодарен за оказанный ему прием. «У меня нет слов высказать вам то, что я чувствую. – Говорил он как-то калужскому предводителю дворянства. — Приязнь и внимание со стороны ближнего всегда приятны человеку, в ком бы он их ни встретил, но ваша приязнь после того, как я вам сделал столько зла, совсем другое дело. За это зло вы, по справедливости, должны бы растерзать меня на части; между тем вы поступаете со мной как с другом, как с братом. Я не ожидал этого, и теперь мне стыдно; я не могу смотреть на вас прямо, и всей душой был бы рад, если бы мог провалиться сквозь землю».

По свидетельству его зятя, Абдурахмана, имам Шамиль «жалел о своем прежнем могуществе не больше, чем о растаявшем снеге». Говорят, что ознакомившись с городскими окрестностями, он радостно воскликнул: «Чечня! Совершенная Чечня!»

Он часто и охотно появлялся на публике. Прогулки предпочитал совершать в открытой коляске, подаренной ему царем вместе с четверкой лошадей и пятнадцатью тысячами рублей дохода в год. И хотя при таком доходе Шамиль вполне мог бы жить на широкую ногу, его быт был весьма скромным. В быту он навсегда останется горцем и правоверным мусульманином… Умеренным в пище, не пьющим ничего, кроме свежей ключевой воды и живущим в полном согласии с природой.

Шамиль носил белую чалму, медвежью шубу и желтые сафьяновые сапоги. Вот воспоминания очевидца: «Несмотря на преклонный возраст и девятнадцать ран, полученных Шамилем в боях, он казался моложе своих 62 лет. Имам был крепкого сложения, стройный, с величавой походкой. Волосы его были темно-русого света, слегка схваченные сединой. Hoc – правильной формы, а лицо с нежным белым цветом кожи обрамлено большой и широкой бородой, искусно окрашенной в темно-красный цвет. Величавая походка придавала ему весьма привлекательный вид».

В 1860 году в Калугу прибыла семья имама. Младшая (и любимая) жена Шамиля Шуаннат вспоминала: «Никогда не могли мы подумать, что в России нам так будет хорошо». Анна Ивановна Улуханова (таково было имя этой девушки до замужества, она была армянкой) не захотела вернуться в христианство, потому что считала своего мужа мудрейшим человеком, и была уверена, что если он исповедует ислам, то это и есть истинная религия.

Шамиль действительно был глубоко верующим человеком. При этом его очень интересовало Православие. Его нередко видели заглядывающим в церковь св. Георгия через окно: он наблюдал за тем, как проходит служба. Однажды имам Шамиль пил чай с епископом калужским Григорием, и между ними произошел следующий диалог:

— Отчего у нас и у вас один Бог, а между тем для христиан Он добрый, а для магометан такой строгий? – Спросил епископ.
— Это оттого, что Иса ваш добрый. А наш пророк сердитый, да и народ у нас буйный, и потому с ними следует обращаться строго. – Отвечал имам.

Есть еще несколько полулегендарных историй, свидетельствующих о том, насколько Шамиль был расположен к христианству. Например, как-то раз Шамиль, глядя на икону Иисуса Христа, вдруг сказал своему другу, полковнику жандармов Богуславскому: «Он многому прекрасному учил вас. Я тоже буду ему молиться. Он мне счастье даст».

Шамиль был по-детски любопытен и с большим интересом наблюдал за русской жизнью… Пробовал кашу в казармах калужского гарнизона, навещал больных в Хлюстинской больнице.

Однажды он увидел на улице двух горцев, которые не были закованы в цепи, и сказал капитану корпуса жандармов Руновскому: «Теперь только я вижу, как дурно я содержал княгинь, взятых в плен. Но я думал, что содержал их очень хорошо. Я вижу в Калуге сосланных сюда двух горцев, они ходят здесь на свободе, получают от государя содержание, занимаются вольной работой и живут своими домами. Я не так содержал русских пленных – и от этого меня так мучит совесть, что я не могу этого выразить словами».

Летом 1861 года Шамиль со своим сыном Кази-Магомедом и двумя зятьями приехали в столицу просить у Александра II разрешения ехать в Мекку. Александр II на это ответил, что обязательно выдаст такое разрешение, но не сейчас, а несколько позже. Получив такой ответ, Шамиль написал князю Барятинскому: «Краснею со стыда перед Его Императорским Величеством и перед тобою, Князь, и раскаиваюсь, что высказал желание ехать в Мекку. Клянусь Богом, я не высказал бы моих задушевных желаний, если бы знал, что Кавказ еще не замирен. Не высказал бы потому, чтобы Император и ты, Князь, не подумали бы обо мне чего дурного! Если я лгу, то пусть поразит меня и все мое семейство кара Божия!»

Постепенно «старика» (так его называли за глаза) уже совершенно перестали воспринимать как военнопленного. А когда он спросил у своей «няньки» (так называли офицера, присматривавшего за ним): «Чем и как лучше я могу доказать, как я обожаю своего Государя?», тот посоветовал ему принять присягу на верноподданство. Вскоре Александр II получил от Шамиля письмо: «Ты, великий Государь, победил меня и кавказские народы, мне подвластные, оружием. Ты, великий Государь, подарил мне жизнь. Ты, великий Государь, покорил мое сердце благодеяниями. Мой священный долг как облагодетельствованного дряхлого старика и покоренного Твоею великою душой внушить детям их обязанности перед Россией и ее законными царями. Я завещал им питать вечную благодарность к Тебе, Государь, за все благодеяния, которыми ты меня осыпаешь. Я завещал им быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему отечеству»…

26 августа 1866 года вместе со своими сыновьями Кази-Магомедом и Шафи-Магомедом в зале калужского Дворянского собрания Шамиль принял присягу на верноподданство.

Шамиль не раз объявлял о своей лояльности и сожалел о том, что в бытность свою правителем Дагестана и Чечни не искал дружбы с Россией… А на вопрос, почему это было так, объяснял, что просто не знал России и русского народа. И добавлял: «Я был связан своей присягой народу. Что сказали бы про меня? Теперь я сделал свое дело. Совесть моя чиста, весь Кавказ, русские и все европейские народы отдадут мне справедливость в том, что я сдался только тогда, когда в горах народ питался травою».

В 1871 году Александр II исполнил свое обещание и отпустил Шамиля в Мекку. Вернуться в Россию ему было уже не суждено: смерть настигла имама в Медине.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>